Поветрие - Страница 21

— Да чего же проще?

— Вот то-то же! Для вас оно просто, а для меня непроходимые Фермопилы. Я очень хорошо знаю, что при нагревании из трех паев перекиси получается один пай закиси, один окиси и два кислорода. Но как знаю? Как попугай свое: «Попочка, почеши головку. Как собаки лают? Bay, вау!» Я не в состоянии дать себе отчета, почему оно так.

— То есть, почему собаки лают? — сострила Наденька.

— Ну да! Что виновата тут не наша женская умственная слабость, видно уже на Наденьке, которая преодолела же все эти трудности; виновато во всем наше милое воспитание. Я, первая ученица гимназии, не могу понять самых элементарных вещей — хорошо, значит, развивали! Начинать же опять с азов у меня не хватает духу; приходится окончательно отказаться от научного поприща. Ведь вы знаете, что мне и в купеческой конторе дали абшид?

— Вот как?

— Да и формальный, что называется: mit gross Scandal . В годовых итогах оказались недочеты в несколько тысяч. Распекли меня, конечно, на чем свет стоит, со стыда и сраму я готова была сквозь пол провалиться. За полмесяца имела еще жалованье получить, да уж ни за что не покажу глаз.

— Что ж вы намерены теперь делать?

— Да предаться практической деятельности. Я займусь английскими переводами, которые вы мне выхлопотали; дают мне по двадцати рублей за печатный лист; считая в неделю по одному листу, в месяц это составит восемьдесят целковых; заживем на славу! Маменька-то моя как довольна!

— А что ж ты не скажешь ничего про свою ассоциацию? — заметила Наденька. — Ведь она пошла в ход, там нечего уже секретничать.

— Как? — спросил Ластов. — Вы участвуете и в ассоциации? Я слышал, что здесь заводится социальная переплетная. Так, может быть, в ней?

— Нет, — отвечала Бреднева, — то предприятие частное, не приносящее очевидной пользы человечеству, да и исключительно механическое. Мое же самое гуманное и притом начатое по моей же альтернативе!

— Инициативе, хотите вы сказать?

— Ну да… Я основываю библиотеку на акциях. Уроками музыки сколотила я рубликов пятьдесят; пять человек товарищей брата также внесли каждый — кто пятнадцать, кто двадцать рублей; Наденька будет ежемесячно отдавать нам половину своих карманных денег — пятнадцать рублей… Мы уже завели два шкафа и целый ворох книг.

— А где она будет у вас, эта библиотека?

— Да в нашем же доме, как раз под нашей квартирой. Отдельная, знаете, большая комната. Мы дали и задаток.

— Но приняли ли вы в расчет, что библиотека будет слишком отдалена от центра города, чтобы привлекать посетителей?

— В том-то и штука, Лев Ильич, что она будет не обыкновенная библиотека, а народная, для бедного рабочего класса, проживающего именно в наших краях. В этом-то и вся польза ее. Пролетарии наши не в состоянии абонироваться у Вольфа, Исакова или выписывать газеты, журналы. А тут, за плату какой-нибудь копейки в день, они будут иметь возможность читать сколько душе угодно. Разве не выгодно?

— Да вам-то будет ли выгодно?

— Ха! Я не гонюсь за выгодой, окупились бы только книги. Переводами я буду зарабатывать сумму, совершенно достаточную для нашего пропитания. Ах, Лев Ильич, если б вы знали, как я довольна! — воскликнула новая социалистка, и апатичные черты ее оживились, зарумянились. — Наконец-то я буду приносить пользу. Целый квартал, более — все окружные кварталы будут просвещаться, благодаря мне! Только и мерещится мне теперь одно: как я весь день свой буду проводить в читальне и в ожидании посетителей заниматься переводами. Дождаться не могу, когда вывеска будет готова!

— Жаль мне вас разочаровывать, — вздохнул Ластов, — но я сильно сомневаюсь в успехе вашего предприятия. Простолюдин наш не ощущает еще настолько потребности в чтении, чтобы ходить в нарочно строенное для того заведение. Я отсоветовал бы вам.

Бреднева не на шутку рассердилась.

— Так, по-вашему, выбросить шкафы да книги за окошко? Вырвать из сердца с корнем любимую мечту, которую я выхолила, вынянчила, как родное детище? Да что ж мне после того останется? Камень на шею да в море, где поглубже?

XI

Ну, Господь с тобой, мой милый друг!

Я за твой обман не сержуся.

Хоть и женишься — раскаешься,

Ко мне, может быть, воротишься.

Л. Кольцов

Наденька, тем временем внимательно осматривавшая кабинет, внезапно встала и, не говоря ни слова, быстро направилась к спальне. Ластов вскочил со стула и загородил ей дорогу.

— Куда вы, Надежда Николаевна?

— Меня очень интересует ваша квартира, и я хочу обревизовать ее.

— Нет, извините, там моя спальня…

— Ну, так что ж?

— Девицам не годится входить в спальню молодого человека.

— Скажите, пожалуйста! А той целомудренной Диане, что уже спрятана у вас там, годилось войти?

Кровь хлынула в голову Ластова.

— Тише! Прошу вас. Пожалуй, расслышит.

— Ага! Признались. Я этого только и добивалась. Можете успокоиться.

Студентка воротилась на прежнее место.

— Помните ли вы, Лев Ильич, как, будучи в последний раз у нас, вы ратовали за святость брачных уз?

— Ну-с?

— А что сказать про проповедника, который не держится собственных правил?

— Я, кажется, ни одним поступком не изменил до сих пор своим принципам.

— Да? Ну, а если эта… женщина надоест вам, вы ведь воспользуетесь первым случаем, чтобы отделаться от нее?

Ластову разговор был заметно неприятен. Нетерпеливо потопывая ногою, он с суровостью посмотрел на говорящую.

— Вы ошибаетесь, — сказал он, — я никогда не расстанусь с нею.