Поветрие - Страница 47

— Надежда Николаевна, — начал опять Ластов, внимательно следивший за всеми ее движениями, — с Чекмаревым вы порвали все связи?

Она, очнувшись, вздрогнула и, не оборачиваясь, сделала утвердительный знак головою.

— Так слушайте, что я вам скажу. Вы думаете, что один опрометчивый шаг ваш безвозвратно преградил вам путь к семейной жизни. Но чем, скажите, я лучше вас? До формальной женитьбы на Маше я сам жил с нею в натуральном браке. В меня же никто не бросит за то камнем: всякий имеет право располагать своей личностью по усмотрению.

— Да, — отвечала глухим голосом послушница, — вы, мужчины, но не мы. У вас на первом плане стоит жизнь общественная, на втором уже семейная. Если вы и обманете любимую женщину — проступок ваш может быть еще искуплен тою пользою, которую вы приносите как лицо общественное. Женщина же, основу жизни которой составляет именно семья, пойдет против своей природы, если станет ветрено расточать лучшую, священнейшую часть души своей — любовь.

— Совершенно справедливо; но были ли вы в то время уже женщиной? Вам сколько теперь лет? Ведь не более восемнадцати?

— Да, нынче минет.

— Ну, вот, тогда вам было, значит, едва семнадцать. Решительный новичок в школе жизни, вы с взбалмошной горячностью первой молодости приняли учение наших лжереалистов, вздумавших социализм прилагать и к семейному быту. Чекмарев воспользовался вашей неопытностью. Теперь вы отрезвились от своего заблуждения, вы от души раскаиваетесь; вы еще молоды, полны энергии, вся жизнь еще перед вами; нечего, значит, отчаиваться; кто старое вспомянет, тому глаз вон…

— Нет, Лев Ильич, перестаньте об этом, утешения ваши ни к чему не поведут. Я очень хорошо понимаю, что для меня нет будущности.

— Отвечайте мне на некоторые вопросы, — сказал Ластов. — Отчего вы, скажите, теперь без очков?

Никак не ожидая подобного вопроса, девушка обернулась к нему с тоскливой улыбкой.

— Оттого, что сняла их.

— Нет, не отшучивайтесь, я спрашиваю серьезно. Поправилось у вас зрение, что ли?

— Нет, не могу сказать. Вы мне отсоветовали, ну… а я принимаю резонные советы.

— И волос, кажись, не стрижете?

— Как видите. «Волосы — краса женщин», — говорили вы. Я поверила. Вы, я думаю, ужасно рады, что нашли такую послушную прозелитку?

— Рад. А курение бросили?

— Да вы никак в самом деле учиняете допрос?

— Я же предупредил вас. Так что же: вы уже не курите и пива не пьете?

— Не курю и пива не пью. У нас, милосердных, оно к тому же не принято.

— А то бы не отказались от того и другого?

— Какой вы неотвязный! Ну, радуйтесь: и в отношении курения и пива я последовала вашему совету.

— А сына моего вы любите?

— Левеньку? Как жизнь свою!

— Надежда Николаевна! Вы, значит, еще не разлюбили меня?

— Лев Ильич!

— Не обижайтесь, выслушайте меня. Когда скончалась Маша, смерть ее до такой степени потрясла меня, что весь женский пол опостылел, опротивел мне. Вы же, являясь мне мгновениями в бреду, приучили меня к себе так сказать гомеопатическими дозами. Вы — первая, на которую я могу глядеть опять без омерзения. Воспоминание о Маше во мне еще слишком живо, чтобы я мог полюбить другую; сердечные струны мои порваны; я сам в эту минуту не считаю еще возможным когда-либо забыть ее, полюбить так же искренне другую. Но поневоле вспоминается стих Шиллера:

Спящий во гробе, мирно спи!
Жизнью пользуйся живущий!

Против природы ведь не пойдешь. Не один раз влюблялся я уже до Мари и всякий раз был уверен, что никогда не забуду, — а забывал. Я еще молод, я выздоровлю, и может быть… может быть, неблагодарное сердце забьется еще раз сильнее! Досадно даже делается за слабость человеческой природы. Если же кто заставит его забиться — так это вы.

Наденька слушала Ластова с затаенным дыханием. Луч теплой надежды преобразил ее расстроенное тяжелою кручиною лицо… но лишь мгновенно; она печально потупилась.

— Нет, Лев Ильич, вы сами себя обманываете, вам только жаль меня: жалость свою вы приняли за чувство более нежное.

— Может быть! Не спорю все покажет время. Оба мы с вами инвалиды. Дайте зажить сердечным ранам; молодость, быть может, возьмет свое. А покуда удалитесь в свое уединение, исполняйте свой священный долг. Родителей ваших мы всегда умилостивим.

Слезы, но тихие, благотворные, накипали за ресницами девушки. Она смело подняла голову и с решимостью встала.

— Прощайте же, Лев Ильич. Благодарю вас.

— Не падайте духом, надейтесь.

И дверь в последний раз закрылась за нашей героиней — а с нею и последняя страница нашей повести.

1865–1866

notes

1

Это звучит так сладостно, это звучит так печально! (нем.)

2

Молодой человек любил девушку. (нем.)

3

Кто там (лат.)

4

Время-деньги (англ.)

5

Молчание (лат.).

6

Терпение (лат.)

7

По желанию (лат.)

8

Бутерброд? (ит.)

9

Теперь — пируем! Вольной ногой теперь

Ударим оземь! (лат.)

10

Круг жизни (нем.)

11

Мир хочет быть обманутым — поэтому он может быть обманут (лат.)

12

И ты тоже, Брут? (лат.)

13

Капля точит камень не силой, но частым падением,

Человек приобретает знания не силой, а постоянной учебой (лат.)

14

в надежде (лат.)

15

Господин, Время (Часы; лат.)

16

Эй, Мари сюда на минуту, пожалуйста (нем.)